Было это давно, очень давно. Жил один грозный и могущественный царь по имени Каран, и этот царь дал себе клятву ежедневно раздавать нищим по десять пудов золота и без этого не есть и не пить.
И вот каждый день за полчаса до того, как раджа Каран садился за трапезу, выходили из дворца царские слуги с большой корзиной и пригоршнями разбрасывали золотые монеты собравшейся толпе бедного люда. Нечего и говорить, что приглашенные ни разу не заставили себя ждать и с раннего утра толпились у ворот дворца.
Они толкались и спорили, и шумели, и волновались, а когда последняя монета была поймана, раджа Каран мирно садился за трапезу и ел с приятным чувством выполненного долга.
Смотрел народ на такую небывалую щедрость и тихонько покачивал головою. Ведь должна же была рано или поздно истощиться царская казна? А тогда радже придется, пожалуй, умирать голодной смертью: он, по-видимому, не такой человек, чтоб нарушить клятву. Однако, месяцы и годы проходили, и каждый день слуги щедро наделяли звонкой монетой собравшуюся толпу. А когда народ расходился, всякий мог видеть как великодушный повелитель спокойно и весело усаживался за трапезу и ел, по-видимому, с большим аппетитом.
Надо сказать, что дело было не так просто, как казалось на первый взгляд. Царь Каран заключил договор с одним очень благочестивым, но вечно голодным факиром, поселившимся на вершине соседнего холма; договор был такого рода:
раджа обязался давать себя ежедневно жарить и съедать, а за это получал от факира, тоже ежедневно, по десять пудов чистого золота.
Будь факир простой смертный, договор оказался слишком невыгодным для раджи, но это был совсем особенный факир! Он с наслаждением съедал царя, даже косточки все обгладывал, а затем бережно собирал их, складывал, произносил два-три заклинания, и... готово! Раджа Каран вновь стоял перед ним весёлый и бодрый, как всегда. Факиру, конечно, ничего не стоило всё это проделать, но радже, в сущности, не могло доставить особого удовольствия бросаться ежедневно живьём на огромную раскаленную сковороду с кипящим маслом, и он с полным сознанием мог сказать, что честно зарабатывает свои десять пудов золота. Положим, со временем он привык к своему положению и спокойно шёл каждое утро к домику благочестивого голодного старца, где уже над священным огнём висела и шипела огромнейшая сковорода. Тут он любезно сообщал факиру, какое время, чтоб тот не мог упрекнуть его в неаккуратности, и беззаботно погружался в кипящую масляную ванну. Как он славно потрескивал там и шипел! Факир выжидал, пока он хорошенько прожарится и подрумянится, не спеша съедал свое особенное жаркое, обгладывал косточки, складывал их аккуратно, пел своё заклинание, а затем выносил ожидавшему его радже спой старый засаленный халат и тряс его, пока не натрясёт обещанной кучи золота.
Так ежедневно выручал раджа Карая свою щедрую милостыню, и надо согласиться, что способ заработка был не совсем обыкновенный.
Далеко-далеко оттуда лежала чудная страна, а в ней великое озеро Мансарабор. На этом озере водились диковинные птицы, вроде диких лебедей, и питались они исключительно жемчужными зернами. Случился у них голод, жемчуг стал вдруг настолько редок, что одна пара этих птиц решила попытать счастья в другом месте и покинула родной край. Пролетали они над садами великого раджи Бикрамаджиты и спустились отдохнуть. Увидел их дворцовый садовник, ему очень понравились белоснежные птицы, и он стал приманивать их зернами. Но напрасно бросал он им всевозможные зерна и другой корм: птицы ни к чему не прикасались. Тогда садовник отправился во дворец и доложил радже, что в саду появились диковинные птицы, которые не идут ни на какой корм.
Раджа Бикрамаджита сам вышел посмотреть на них, а так как он умел говорить по-птичьи, он спросил залетных гостей, отчего они не хотят отведать предложенного зерна?
— Мы не можем есть ни зерна, ни плодов, — отвечали птицы, — мы едим только чистый неотделанный жемчуг.
Тогда раджа велел немедленно принести корзину жемчуга и с тех пор каждый день ходил в сад кормить птиц из собственных рук.
Раз среди жемчужин попалась одна проткнутая, птицы тотчас же заметили ее и решили, что, вероятно, у раджи начинается истощаться запас жемчуга и что пора им покинуть его. Как ни упрашивал их раджа, птицы настояли на своем, распростерли свои широкие белые крылья, вытянули гибкие шеи по направлению к родному краю и исчезли в синеве небес. Но все время, поднимаясь, они громко пели и славили великодушного Бикрамаджиту.
Пролетали они над дворцом раджи Карана. Тот как раз в это время сидел на террасе и поджидал своих слуг с золотыми монетами. Он услышал над собой громкое пение:
“Хвала Бикрамаджите! Хвала Бикрамаджите!” — “Кто это такой, кого даже птицы славят? Я даю себя жарить и съедать каждый день, чтоб иметь возможность ежедневно раздавать милостыню, а меня, однако, ни одна птица не славит!”
Он тотчас же приказал поймать птиц и посадить их в клетку. Приказание было исполнено, и клетка повешена во дворце. Раджа разложил перед птицами всевозможный корм, но птицы тоскливо поникли белоснежными головами и пропели: “Хвала Бикрамаджите! Он кормил нас чистым жемчугом!”.
Раджа Каран не хотел, чтоб кто-нибудь оказался щедрее его, и послал за жемчугом но гордые птицы презрительно отвернулись.
— Это еще что такое! — гневно воскликнул раджа,—разве Бикрамаджита щедрее меня? Тогда поднялась самка и гордо сказала:
— Ты называешь себя раджою, а какой ты раджа? Раджа не сажает в тюрьму невинных. Раджа не ведет войны с женщинами. Будь Бикрамаджита здесь, он во что бы то ни стало освободил меня!
— Так лети же на свободу, строптивое созданье! — промолвил Каран, открывая клетку. Ему не хотелось уступить в великодушии Бикрамаджите.
И птица взмахнула широкими крыльями, полетела обратно к Бикрамаджите и сообщила радже, что милый супруг ее томится в плену у грозного раджи Карана.
Бикрамаджита, великодушный из раджей, тотчас же решил освободить несчастную птицу, но он знал, что просьбами не уговорить упрямого Карана. Он решил действовать хитростью. С этой целью он уговорил птицу вернуться к супругу и там ждать его, а сам нарядился слугою и отправился в государство раджи Карана.
Там он под именем Бикру поступил на службу к царю и стал наравне с другими носить корзины с золотою казною.
Скоро он убедился, что тут кроется какая-то тайна, и стал следить за раджою. Однажды, спрятавшись в засаду, он видел, как раджа Каран входил в домик факира, видел, как он погружался в кипящее масло, как он шипел там и зарумянивался; видел, как голодный факир набросился на жаркое и обгладывал косточки, а затем видел, как тот же раджа Каран жив и невредим спускался с холма со своей драгоценной Ношей.
Тут он сразу сообразил, что ему следует делать. На следующий день он встал с зарею, взял кухонный нож, сделал себе несколько глубоких надрезов, затем взял перцу, соли, разных пряностей, толченых гранатовых зерен и гороховой муки; замесил из этого род сои и усердно натерся ею по всем направлениям, несмотря на жгучую боль. В таком виде незаметно прокрался он в домик факира и улегся на приготовленную сковороду. Факир еще спал, но шипение и потрескивание жаркого скоро разбудило его. Он стянулся и повел носом: “О, боги! Как необыкновенно вкусно пахнет сегодня раджа!”
Действительно, запах был так соблазните, что факир не мог дождаться, когда жаркое зарумянится, и накинулся на него с такою жадностью, словно век ничего не ел. И немудрено: после пресной пищи, к которой привык факир, раджа под приправою показался ему чем-то совсем необыкновенным. Он чисто-чисто обглодал и обсосал все косточки, и, пожалуй, готов был бы съесть и их, да побоялся убить курочку с золотыми яйцами! Когда все было готово, а раджа вновь здрав и невредим встал перед ним, факир нежно посмотрел на него:
— Что за пир устроил ты мне сегодня! Что за запах, что за вкус! Как это ты ухитрился? Объясни, я дам тебе все, что пожелаешь.
Бикру объяснил, как было дело, и обещал еще раз проделать то же, если факир отдаст ему свой старый халат.
— Видишь ли, особого удовольствия, право, нет в том, чтоб жариться! А мне еще вдобавок приходится таскать на себе по десять пудов золота. Отдай мне халат, я и сам сумею его трясти.
Факир согласился, и Бикру ушел, унося с собою халат.
Тем временем раджа Каран не спеша подымался по холму. Каково же было его удивление, когда, войдя в домик факира, он нашел огонь потушенным, сковороду опрокинутой, а самого факира как всегда погруженного в благочестие, но ничуть не голодного.
— Что тут такое?—прогремел раджа.
— А?.. Кто тут?—спросил кротко факир. Он был всегда близорук, а тут его еще клонило ко сну после сытного обеда.
— Кто? Да это я, раджа Каран, пришел, чтоб сжариться! Тебе разве не нужен завтрак сегодня?
— Я уже завтракал!—и факир вздохнул с сожалением.—Ты страшно был вкусен сегодня... право, с приправой куда лучше.
— С какой приправой? Я век свой ничем не приправлялся, ты, верно, кого-нибудь другого съел!
— А ведь, пожалуй, что так,—сонно пробормотал факир,—я и сам, было, думал... не может быть... чтоб одна приправа... так...— Дальше нельзя было разобрать: факир уже храпел.
— Эй, ты!—кричал раджа, яростно тормоша факира.—Ешь и меня!
— Не могу!—бормотал удовлетворенный факир.—Никак не могу! Ни чуточки... нет... нет, благодарю!
— Так давай мне золото! — ревел раджа Каран.—Ты обязан его дать: я свое условие готов выполнить!
— Право, жаль... не могу... тот черт, тот другой... убежал с халатом!
Раджа Каран в отчаянии пошел домой и приказал царскому казначею выдать ему требуемое количество золота, после чего, по-обыкновению, сел за трапезу.
Прошел день, другой, раджа по-прежнему раздавал золото и обедал, но сердце его было печально и взор темнее ночи.
Настал, наконец, третий день; на террасу явился царский казначей, бледный и трепещущий и пал ниц перед раджою.
— О, государь! Будь милостив! Нет ни одной пылинки золота во всем государстве.
Тогда раджа медленно встал и заперся в своей опочивальне, а толпа, прождав несколько часов у закрытых ворот дворца, разошлась по домам, громко негодуя, что как не совестно обманывать так честной народ!
На следующий день раджа Каран заметно осунулся, но твердо решил не нарушать своей клятвы. Напрасно уговаривал его Бикру вкусить чего-нибудь, раджа печально покачал головой и отвернулся лицом к стене.
Тогда Бикру или Бикрамаджита вынес волшебный халат и, потряхивая им перед царем, сказал:
— Возьми свое золото, друг мой, а лучше всего возьми себе халат, только отпусти на свободу ту птицу, что ты держишь в неволе.
Пораженный раджа тотчас же приказал выпустить птиц, и они взвились и понеслись к родному озеру Мансарабор, и долго звучала в воздухе их радостная песнь: “Хвала тебе Бикрамаджита! Хвала тебе, великодушнейший из раджей!”
А раджа Каран задумчиво понурил голову и подумал про себя: “Правы божественные птицы! Не равняться мне с Бикрамаджитою. Я давал себя жарить ради золота и собственного обеда, а он решился собственноручно нашпиковать себя, чтобы вернуть свободу одной единственной птице”.

Было это давно, очень давно. Жил один грозный и могущественный царь по имени Каран, и этот царь дал себе клятву ежедневно раздавать нищим по десять пудов золота и без этого не есть и не пить.
И