Одного милиционера свалил недуг - в горячем бреду слёг. В больницу свезли, положили в палату, доктора смотрят, руками разводят - эка напасть. Уже и второй день пошёл, а всё он не в чувствах. Изрядно, стало быть, его унесло; и ни вливанием, ни переливанием, ни таблеткою медицинской не вытащишь. Крепко, видать, засела зараза какая-то.
Лежит бедолага бревным-бревно и муравейником грезит. Будто стал он со спички головку серную, да по муравейным палатам бродит и выхода нет. Мимо рыжые труженики снуют, припасы носят. Вот, целой гурьбой гусеницу мохнатую пронесли, а вот, жука-пожарника, своими же усами связанного, а вон - тлю конвоируют. Ну, прямо ни дать, ни взять - отдел дознания. Но, впрочем, не до смеха ему тут - выбираться надо из сего наворота.
Видит вдруг - воротца игольчаты, а пред ними стража муравьиная клацает клещами-жвалами. Страх! Но не забоялся их мытарь наш, знал потому, что к любой охране подход верный есть. У муравьёв-то все кладовые настежь - коммуной живут. Вот и выбрал он гусеницу пожирнее, да и отломил пару сегментов. И подойдя вновь к вратам, обоим стражам швырнул по куску. Ну, те, знамо дело, давай молотить, а милиционеру только и надо того.
Скользнул меж них и в зале просторной очутился. И ведь даром, что на постройку всякий лесной мусор шёл, а на вид-то - хоромы царские. Понимают бюджет. А в центре самом, что ж за гора громоздится-то? Вся белокольчата, как есть кишка непомерная, и волною по ней движение. Кругом челядь снуёт и пищу в челюстях подносит. Прорва - подавай только. Понял милиционер, что здесь - сама власть.
Ещё школяром слыхал он об муравьиной царице и вот свидеться довелось. С одного торца той царице всякие яства несут, а с другого торца яйца лезут и охрана там - наизлейшая - ни-ни подступиться. Решил он тогда где-нибудь схорониться, да поразмыслить-перекурить. Запалил он цигарку, да пускает дым кольцо в кольцо и вдруг суета поднялась несусветная. Сообразил тут наш странник, что, видать, пожара боятся, вон - даже жука пожарника развязали, да толку с него - тьфу!
Начали муравьи яйца свои куда-то на выход таскать. Понял он, что делать, и аж полпачки цигарок в рот запихал. Ну дымить, что началось - паника. Затоптал милиционер окурки, чтоб и впрямь пожару не быть, схватил в охапку яйцо и за всеми двинул. Так и прибыл на выходное отверстие. Как пахнуло на него воздухом вольным, как ослепило солнышко, так и понял он, что кончились его мытарства.
Склонилась над ним ветвь рябиновая вся в кистях алых, а сквозь неё лицо старичка проглянуло. Отодвинул милиционер от лица гроздь спелую, да муравьиное яйцо и протянул: "Возьми себе, коли надобно, мне оно теперь вчуже". Засмеялся доктор, засмеялись сёстры; вся палата обхохоталась - как он очнулся, да доктору чуть кулаком в нос не двинул. А назавтра уж был как огурчик и всё про муравьиную жизнь расспрашивал, - мол, что там у них, да как? Пока вчистую на службу не выписался и всё говорил потом сослуживцам, что если не куришь, то имей при себе хоть спички.

Одного милиционера свалил недуг - в горячем бреду слёг. В больницу свезли, положили в палату, доктора смотрят, руками разводят - эка напасть. Уже и второй день пошёл, а всё он не в чувствах. Изрядно, стало быть, его унесло; и ни вливанием, ни переливанием, ни таблеткою медицинской не вытащишь. Крепко, видать, засела зараза какая-то.